За старым трактиром, пропахнувшим сыром жил необычный кот.
Он был черно-белым, но так странно сделан, что демон его поймет.
Весь правый бок — белый, что ты с ним не делай.
Весь левый бок — чёрный, как уголек копченый.
И днем незаметно бродил он по свету, и слева всех обходил
И справа во мраке скользил, а собаки - поди-ка его найди.
Днем белое плохо видно — да, господа, обидно.
А ночью найди тьму-ка — да, господа, мука.
Он думал — какой я? Не знал он покоя, и черен хотел быть, и бел.
Он пробовал сажу, и даже однажды залез специально в мел.
Весь белый бок — в саже, ходить неудобно даже.
Покрыт черный бок мукою — черт знает, что с ним такое.
Страдал ли наш кот? Нет, наоборот, он стал шевелить мозгой.
Решил он пойти, хозяев найти, и выставил хвост трубой.
У знахарки белый котик, в сметанке его ротик.
У пекарши кот — черный, кормлёный рыбой печеной.
За старым трактиром, пропахнувшим сыром теперь никого не сыскать.
Хотя иногда кот приходит сюда... просто чтобы поспать.
Он был черно-белым, но так странно сделан, что демон его поймет.
Весь правый бок — белый, что ты с ним не делай.
Весь левый бок — чёрный, как уголек копченый.
И днем незаметно бродил он по свету, и слева всех обходил
И справа во мраке скользил, а собаки - поди-ка его найди.
Днем белое плохо видно — да, господа, обидно.
А ночью найди тьму-ка — да, господа, мука.
Он думал — какой я? Не знал он покоя, и черен хотел быть, и бел.
Он пробовал сажу, и даже однажды залез специально в мел.
Весь белый бок — в саже, ходить неудобно даже.
Покрыт черный бок мукою — черт знает, что с ним такое.
Страдал ли наш кот? Нет, наоборот, он стал шевелить мозгой.
Решил он пойти, хозяев найти, и выставил хвост трубой.
У знахарки белый котик, в сметанке его ротик.
У пекарши кот — черный, кормлёный рыбой печеной.
За старым трактиром, пропахнувшим сыром теперь никого не сыскать.
Хотя иногда кот приходит сюда... просто чтобы поспать.